Георгий Адамович протиснулся в узкий проход между стеллажом с иконами и большой картиной Рубенса, стоящей у стены, и прошел вперед к любимому полотну Брейгеля «Поминки в Трактире». Эта картина приводила мысли Дегенгарда в порядок и равновесие, как-то его успокаивала. Георгий Адамович начал рассматривать, как всегда, с левого нижнего угла, где из-под скатерти торчали ноги и хвост собаки. Вправо, по диагонали, сидел на полу пьяный немец, прислонившись спиной к столу. Шляпа с пером сползла ему на нос, в одной руке германец сжимал деревянную кружку, в другой – длинную трубку. Сбоку маленький мальчик, воровато озираясь, тащил у германца из кармана кошелек. Со стола над мальчуганом, вниз головой, свисали гусь, утка и гирлянда сарделек. На задних лапах стояла полосатая кошка и пыталась лапой стащить что-нибудь на пол. За кошкой сидел мужчина на лавке. Он держал в руках карты и заглядывал в них с выражением: Я ВАМ СЕЙЧАС ПОКАЖУ. Этот персонаж был написан так выразительно, что Георгий Адамович обычно долго задерживал на нем взгляд. Вот и теперь движущиеся глаза Дегенгарда остановились на человеке с картами. Игрок — называл его Георгий Адамович про себя. По мнению Дегенгарда, эта фигура была в картине главной. Брейгель не скупился на изображение людей, и тут их было немало, человек двадцать, и каждый был по-своему хорош. Но фигура игрока, несомненно являлась стержнем всей картины. Этот неожиданный прием художника – изобразить на поминках человека с картами, придавал картине глубокое звучание. ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ звучали здесь. Глядя на полотно, Дегенгард понимал, что Питер Брейгель Старший был не обычным человеком своей эпохи, не просто талантливым художником бытописателем, а Гением, жившим в своей системе координат. И только малую часть этой необычной системы он выразил в картинах, а большую часть унес с собой в могилу. Конечно же, краски и холст не могли в полной мере отразить того божественного дара, которым щедро был наделен художник. Но Георгий Адамович был способен улавливать невысказанное. В настоящих произведениях объем невысказанного может превышать пятьдесят и более процентов. Только ремесленники стараются изобразить всё! Процент невысказанного в их картинах равен практически нулю, и поэтому их картины выглядят как раскрашенные стены подъезда.
Георгий Адамович провел ладонью по подбородку. Боже мой! Что за кисть! Что за божественная кисть! Что за глубина невысказанного! Всякий раз, когда я смотрю на фигуру Игрока, я замечаю всё новые и новые оттенки, всё новые и новые глубины! Вот и сейчас я увидел в изгибе кисти Игрока, которая держит веер карт, силу, которая отдельна от Жизни и от Смерти. Эта сила вкладывает в наши руки карты и, в зависимости оттого, что нам попадется из колоды, мы выигрываем и проигрываем, что-то получаем и что-то теряем, что-то берем и что-то отдаем…
Георгий Адамович скользнул взглядом от кисти игрока к его локтю. Локоть фигуры покоился на толстой книге. Вдруг на Дегенгарда снова нахлынуло давешнее ощущение – что-то должно случиться.
– Боже мой! – сказал он вслух и подумал: Что со мной происходит?
Он подошел ближе к картине, и тут его осенило. Он узнал книгу на картине! Это была та самая книга, которую в числе прочих трофеев вывезли из Германии, и теперь она лежала в шкафу № 13 на шестой полке. Дегенгард обладал хорошей профессиональной памятью и мог точно сказать, где что лежит. Он узнал эту книгу по серебряным уголкам. Необычной формы уголки, показалось Георгию Адамовичу, блеснули с картины живым серебром. Как же он раньше-то этого не замечал? Удивительно!
Дегенгард пробрался между стеллажами к шкафу № 13 и открыл дверцу.
Георгий Адамович не заметил, как закончился рабочий день, так он был поражен тем, что обнаружил в книге. В дверь с той стороны постучал Хомяков.
– Адамыч! – крикнул он. – Ты домой-то собираешься?!
Дегенгард вздрогнул.
– Засиделся ты чего-то… Мы через пятнадцать минут закрываем!..
– Иду!.. Сейчас иду… – Георгий Адамович помрачнел. Он понял, что сейчас придется положить книгу на место в шкаф и уйти домой. И еще он понял, что если расстанется теперь с книгой, то не сможет уснуть до утра и, дай бог, чтобы с ним не случилось инфаркта. Профессиональная этика не позволяла Дегенгарду выносить экспонаты из музея. Но на этот раз он понял, что умрет, если не вынесет.
Дегенгард решился. Он положил книгу в портфель, щелкнул замочками и выключил настольную лампу.
Проходя мимо Хомякова, Георгий Адамович немного заволновался. Впервые он выносил что-то из музея. Конечно, ни у кого не могло и мысли возникнуть, чтобы его обыскивать, но всё же…
Хомяков ел вареное яйцо и запивал чаем из стакана в подстаканнике.
– Пока, Степаныч, – Дегенгард помахал Хомякову рукой.
– Привет жене, – Хомяков приподнял стакан.
Жена Дегенгарда Раиса раньше тоже работала в музее, и Хомяков ее знал. А теперь вышла на пенсию и сидела с внуками. Их сын Лешка еще в школе ударился в сторону прикладной математики, потом закончил университет и теперь работал программистом, зарабатывал хорошие деньги. Незаметно как-то так получилось, что Лешка помогал родителям сводить концы с концами. На зарплату и пенсию прожить было невозможно даже с их скромными запросами. А так, с Лешкиной помощью, они как-то обходились… Только немного обидно было за себя. Не потому, что сын зарабатывает, а потому, что они, отдавшие культуре всю жизнь, не могут себя обеспечить.
Это была книга предсказаний и тайных доктрин. Она была написана на старонемецком. Георгий Адамович изучал немецкий в школе и в институте, и не забыл его до сих пор из-за работы. Масса трофейных экспонатов сопровождалась документацией на немецком языке. Поэтому Дегенгард смог читать книгу и почти всё в ней понимал. Это был мертвый диалект старонемецкого. Мертвый диалект народа, которого больше уже не существовало, он безвозвратно исчез в трясине времен. Память о нем еще жила, но слабела с каждым годом. Написал книгу некий Теофраст Себастьян Кохаузен. И Дегенгард понял, что перед ним лежит книга нового древнего Нострадамуса. Это была не книга, а бомба. Предсказания Нострадамуса бледнели в сравнении с ней. Как бы сказал сын Георгия Адамовича Лешка – Нострадамус курит. Читая Нострадамуса, приходится пробиваться через туманность, двусмысленность и недосказанность. Его предсказания можно было трактовать, собственно говоря, как угодно. И поэтому Нострадамус во многом разочаровывал. Возможно, это были и никакие не предсказания, а поэтические откровения, спровоцированные курениями опиума. А в этой книге всё было не так. Все предсказания были изложены ясно, точно и однозначно. Они не вызывали никаких сомнений и разочарований, и трактовать их было невозможно. Есть такие вещи, которые трактовать невозможно, например, выражение «Пошел на хер». Можно трактовать причину, по которой тебя послали, а саму формулировку трактовать нельзя. Она ОДНОЗНАЧНА, как вода, земля, огонь и воздух. Вот какая это была книга. И сомнений она никаких не вызывала. Например, в ней было написано, что в 1911 году потонет гигантский океанский лайнер «Титаник», а в 1986 году взорвется четвертый энергоблок на Чернобыльской атомной станции, когда Гитлер нападет на Россию, когда он женится на Еве Браун и когда отравится, когда американцы сделают вид, что они высадились на Луне, и когда они сбросят атомную бомбу на Хиросиму. С точностью поразительной Кохаузен описал в книге русскую Перестройку так, что с его слов можно было нарисовать фотороботы Раисы Максимовны и Михаила Сергеевича с пятном на голове. Ельцину Кохаузен отвел места поменьше. Георгий Адамович с нетерпением перевернул страницу, чтобы скорее посмотреть, кто же будет править Россией после Ельцина – коммунисты, демократы, Юрий Лужков или Владимир Жириновский? Но на следующей странице сведений об этом не обнаружил. А обнаружил сведения лишь о том, что американский президент Билл Клинтон опять кого-то трахнул.