Красный Бубен - Страница 49

– Куда этот идиот делся?! – спрашивал один рассерженный голос.

– База! База! Ответьте, наконец! – закричал Киселев в микрофон и не узнал свой голос. Это был голос осипшего истеричного алкоголика, а не военного летчика, офицера-испытателя.

– Ты что орешь? – услышал он в наушниках незнакомый голос. Иван знал голоса всех диспетчеров. Их было всего два. Но этот голос он слышал впервые, и он ему сразу не понравился… Всё же Иван обрадовался, что связь восстановлена. Ему стало полегче.

– Я ОРЕЛ! – крикнул он в ответ, но уже не так, как в прошлый раз. – Почему не отвечали?

– Некогда было, – ответил голос.

– Как это некогда?! – удивился Иван такому наглому ответу. – Ты кто?

– Я? – переспросил голос. – Дед Пихто! Перепихиваюсь с твоей женой Юлькой! – голос гадко захихикал. – Сначала мы перепихнулись на столе. А сейчас, орел, она сидит под столом и берет за щеку.

– Ты врешь! – У Ивана лицо налилось краской, а глаза округлились. – Ты врешь, подонок! Дай только до тебя добраться!

– Хрен ты до меня доберешься! И пока добираться будешь, мы еще десять раз успеем. Хе-хе-хе!

– Заткнись, ублюдок! Я тебе не верю!

– Не веришь? Зря. На вот, послушай свою жену, Фома Неверующий.

Иван узнал в наушниках голос Юли:

– Да, Ваня, это правда, – она причмокнула. – Мне очень нравится…

– Нет! – закричал Иван. – Нет! Я не верю! Этого не может быть!

– Почему не может? – спросил мерзкий голос. – Очень даже может. Скажи ему, Юля, чтоб он, наконец, поверил.

– Всё ты, очкастый! – крикнул второй. – Говорил тебе, хватать его надо! А ты – давай поиграем, давай поиграем! Вот тебе Кохаузен поиграет теперь!

– Ты только ему не говори, – сказал первый.

– Он и сам всё знает! Видел, как он самолет приложил! Красота!..

– Где же этот гад?

– Найдем… Никуда не денется…

– Чую, где-то он рядом, – последний голос Мишка узнал. Голос принадлежал Колчанову.

Мишка не стал дожидаться, пока его найдут, и пополз по-пластунски к церкви. И это ему помогло. Монстры упустили его из виду. Они-то ждали, что он откуда-нибудь выскочит и побежит. А он, тем временем, полз, прижимаясь к земле.

До церкви оставалось всего ничего. Каких-нибудь сто метров. Но для ползающего человека, у которого не в порядке нога, это приличное расстояние. Каждый, кто побывал в армии или на сборах, или просто над ним издевались где-нибудь в пионерском лагере, знает, что такое ползать. На первый взгляд, ползать – это легко. Но, на самом деле, ползать тяжело. Ползать – это тяжкий труд, подобный скоростному копанию земли. В этом процессе участвуют практически все группы мышц, интенсивно вырабатывается молочная кислота, которая, как известно, вызывает в организме ощущение усталости. Поэтому люди редко ползают. Они предпочитают менее утомительные способы передвижения. А ползают только в самых крайних случаях. Такой случай и был у Мишки. По-другому он двигаться не мог.

Давай, Мишка! Двигай локтями! Шевели коленками, если хочешь уберечь свою задницу от этих самых… хер знает кто они такие…

Мишка занес вперед согнутую в локте руку, опустил ее на землю, и ее пронзила такая острая боль, будто в нее воткнули десять тысяч иголок сразу! Мишка не успел сконцентрировать свою волю и дико заорал:

– Бля-а-а-а!

Он наполз на свернувшегося клубком ежа. Ежей в деревне было полно. Они охотились на крыс и мышей, которых было еще больше, чем ежей.

– Вот он! – крикнул Колчанов. Он показал на Мишку рукой и осветил его отблесками адского пламени из глаз. – Хватайте его!

Демоны заулюлюкали и кинулись в погоню.

Мишка понял, что ползком ему не уйти. Он собрался, напрягся, встал на четвереньки и побежал. Побежал, это, конечно, громко сказано. Мишка быстро перебирал двумя руками и одной ногой, а вторая нога волочилась за ним, как хвост крокодила. И на левую руку опираться было ужасно больно. Быстрее! Быстрее! Быстрее! Ты должен, Мишка! Господи, помоги мне! Спаси меня, Господи!

Монстры догоняли.

Мишкина рука ушла в пустоту, он скатился в канаву и упал прямо на больную ногу. От боли Мишка чуть не лишился сознания, чуть не сошел с ума. Господи! Теперь мне точно не уйти! Он начал карабкаться вверх, но руки скользили по мокрой от ночной росы траве, а нога болела так, как будто он засунул ее в печку. Все же ему удалось каким-то образом выползти из канавы. Но монстры были уже совсем рядом, в трех-пяти метрах. Он уже чувствовал их зловонное серное дыхание. Никогда раньше Мишка серу не нюхал, но теперь, при таких страшных обстоятельствах, узнал, как она пахнет. Пахло ужасно.

– Хватай его! – закричал Колчанов. – Был тракторист, а стал табурет трехногий! Хватай его, братцы, за яйца!

– Хватай!

– А-а-а-р-р!

7

Мишка перебирал руками-ногой изо всей силы, но здоровые монстры двигались быстрее. Он упал лицом в траву и горько заплакал. Он сдался. Он понял, что это ВСЕ! Он лежал на траве лицом вниз и колотил по земле рукой. А другой рукой тер ногу, которая его предательски подвела. Если б к нему сейчас подошли хирурги с повязками на лицах и сказали: Мы можем тебя перенести в церковь, но за это придется тебе отрезать ногу, — Мишка бы, не раздумывая, согласился. Но откуда в такую ночь взяться хирургам в Красном Бубне?! Все хирурги теперь сидят по своим больницам, пьют спирт и дерут медсестер. Мишка с ужасом ожидал мгновения, когда холодные липкие пальцы демонов сомкнутся на его плечах, а в его шею вонзятся острые клыки. Время замедлило ход. Чего только не успел подумать Мишка в эти короткие мгновения перед смертью. Он вспомнил, что мечтал в детстве стать летчиком, но не стал им. Потом он вспомнил, как хотел уехать из деревни в Тамбов или в Ленинград. Но не уехал, потому что сначала было некогда, а потом ему дали условный срок за избиение тестя, и Мишка был вынужден планы переезда отложить. А после не нашлось времени к ним вернуться. Потом вспомнилось, как он мечтал купить мотоцикл с коляской и отправиться на нем в кругосветное путешествие. Мишка стал копить деньги. А в деревне ведь как – если деньги копишь, то все про это знают, и ходят к тебе одалживаться. А не дать – западло. Прозовут жидом! А это хуже всего. Легче денег лишиться, чем такую славу заиметь! Ну вот. Одному дал, другому дал, третьему… А потом, значит, надо ходить за каждым и канючить – когда вернешь. Люди потерпят-потерпят, а потом опять назовут тебя жидом. В деревне копить деньги нет никакой возможности. В конце концов Мишка плюнул и спустил все сбережения, что к этому времени остались. И даже почувствовал себя как-то свободнее. Но проехаться вокруг света на мотоцикле все равно было охота. Не получилось. И уже понятно, что не получится никогда… Вспомнил, как уже после развода с женой, влюбился в немку. Немецкая журналистка приехала в разгар перестройки к ним в деревню делать репортаж о том, как стало теперь жить без колхозов. Немка была – что надо! Очень похожая на одну наклейку с Петьки Углова гитары. У нее были длиннные светлые волосы, как у русалки, голубые глаза, полные губы, маленький курносый носик, крашеные ногти, во-от такие вот титьки, а задница и ноги такие, каких у русских баб и не бывает! Дед Семен рассказывал, что слаще немецких баб, которых он драл в Германии, не может быть. И теперь Коновалов понял абатуровскую правду… И еще немка здорово говорила по-русски с немецким акцентом. Мишке почему-то особенно нравился именно этот акцент. Когда немка начинала говорить, у Мишки вставал. Он даже поделился этим открытием с Петькой, чтобы узнать, как у того реакция. Но потом пожалел об этом, потому что Петька задразнил его глупой частушкой: Как фашистка запоет – у тракториста х… встает! Короче, Мишка влюбился. Он решил жениться на немке. А что? Парень он видный, не дурак, и руки у него не из жопы растут. И хэ у него встает прямо с голоса. Он мог бы даже уехать с ней в Германию, если она не согласится остаться здесь. Мишке было все равно – ГДР или ФРГ какая… Мишка научился бы там немецкому языку, играл бы на губной гармошке и работал бы трактористом. Трактористы везде нужны… Мишка купил бутылку «Анапы», нарвал ромашек и пошел в клуб, где немка временно проживала. Немка сидела на сцене за столом, накрытым зеленым сукном, и печатала на машинке. Сзади на стене висел плакат «ЛЕНИН ЖИВ». Мишка сделал «кхе-кхе» – прочистку горла. Гутен морген, как говорится, Забина! Куры, млеко, яйки! — он приподнял кеп