– А чье же дело? – спросил Мишка.
– Того ведомства, чей самолет…
– Откуда же мы можем знать, какого ведомства?!
– Надо пойти черный ящик поискать, – предложил Углов.
– Раскурочить его на хер – может быть, там какая-то документация осталась.
– Хе-хе!
– Хе-хе-хе!
– Ха-ха-ха!
Только Хомяков не смеялся. Он так и сидел, опустив глаза в тарелку, и ничего не ел.
Мешалкин нагнулся вперед и подтолкнул тестя за локоть.
– Игорь Степаныч, поешь! Тебе надо покушать для восстановления функции.
Хомяков медленно поднял глаза, медленно поворочал головой, взял в руку вилку, наколол яичницу и снова замер.
Мешалкин аккуратно подхватил тестя под локоть и поднес руку с вилкой к его рту.
– Жуй!
Хомяков открыл рот, щелкнул зубами и начал жевать.
– Вот, молодец, – Юра опустил руку тестя обратно в тарелку и помог ему наколоть еще кусок пищи. – Игорь Степаныч, грех говорить, но я первое время даже почувствовал облегчение какое-то, когда понял, что нас с вами ничего больше не связывает. Но я был не прав. Нас связывает общее горе. Мы должны быть вместе, чтобы… нам нужно их похоронить, чтобы выполнить долг до конца!
Хомяков, казалось, не слушал. Но в этом месте он дернулся, и из его глаз покатились слезы. Щеки Хомякова задрожали, и несколько капель упало в тарелку с яичницей.
– Горе-то какое, – простонал он. – Что же я теперь жене расскажу?! Как я ей скажу, почему я один вернулся?! И где наша дочь и внуки?!
Мешалкин схватился за лоб и тоже заплакал.
– Ничего, Игорь Степаныч, как-нибудь… это… всё проходит… да… – говорил он сквозь слезы.
– Пусть поплачут, – тихо сказал дед Семен, – это им на пользу. Поплачут – и полегче им будет… Мишка, обеспечь колы Хомякову, Петьке и Леониду.
Коновалов пошел за кольями.
Выплакавшись, Хомякову и правда стало лучше, как и предполагал дед Семен.
Прибежал Коновалов с кольями.
– Дождь собирается, – сообщил он.
Через несколько минут по стеклам забарабанили первые капли дождя. А еще через минуту дождь лил вовсю. Выходить из дома совершенно не хотелось.
– Ливень, – сказал Углов. – Скоро кончится.
– Переждем, – кивнул Мишка.
– А вдруг надолго? – засомневался Мешалкин. – Теряем светлое время.
– Ненадолго, – Коновалов прильнул к стеклу. – Видишь, он косой. Косой долго не идет.
– Ладно, погодим пока, – согласился Абатуров.
Через пятнадцать минут дождь стал утихать и вскоре закончился.
Все вышли на крыльцо. Вдалеке, над лесом, защебетали птицы. Радужная подкова пересекала посветлевшее небо, уходя одним концом за церковь.
– Добрый знак, – сказал, глядя на радугу, Абатуров.
– Рейнбоу райзинг, – Мешалкин вспомнил песни своей молодости. – Ричи Блэкмор и друзья.
Скрепкин кивнул и улыбнулся. Они с Юрой были примерно одного возраста и слушали в юности одних исполнителей.
– Дорогу развезло – абздац! – сказал Коновалов.
– А мы не машины – мы по травке можем, – Углов усмехнулся.
– Жаль, – сказал Скрепкин, – а могли бы на тачке. На тачке быстрее.
– Ладно, – махнул Абатуров, – хрен с ней. Значит, так надо Богу, чтобы мы победили дьявола без помощи механизмов. Ручным способом.
Они двинулись вперед. Грязь чавкала под ногами. Черноземные земли Тамбовщины превращались после каждого дождя в густой кисель. Такой кисель был очень хорош для растений, но не для пешеходов.
Они подходили к дому пенсионера Зверюгина, когда Мешалкин вдруг остановился, прищурился и вскрикнул удивленно:
– Смотрите! Идет кто-то! – он показал пальцем в сторону холма, по которому спускалась какая-то фигура.
Дед Семен приложил ладонь ко лбу.
Человек медленно спускался и поворачивал к церкви.
– Эй! Эй! – закричал Коновалов и замахал руками. – Эй! Эй!
Фигура остановилась, постояла и направилась к ним.
– Эх! – выдохнул Юра. – Это же Ирина! Ирина вернулась!
– Видно, совесть ее замучила, – сказал Абатуров.
– Постойте! – Скрепкин прищурился. – Это же та самая девушка, которую я на дороге сбил! Вчера ночью!
– Да? – Абатуров нахмурился.
Ирина остановилась. Она растерянно улыбалась. Вся ее одежда вымокла до нитки.
– Ирина! – Мешалкин хотел броситься к ней и обнять, но вовремя вспомнил про Хомякова, и не стал.
– Привет, – сказала Ирина.
Услышав приветствие, Коновалов почувствовал, что у него встает. Встает, как на немецкий акцент.
– Мать честная! – он развел руки для объятия.
– Погоди, – дед Семен удержал его и тихо прошептал Мишке почти в самое ухо: – Неизвестно еще, где она шаталась!
Ирина рассказала близко к тексту, как она села в грузовик, как уснула и как он неожиданно привез ее назад, как ее потом сбила какая-то машина – и дальше она ничего не помнила. А очнулась вон на том холме, с которого спустилась.
– Это Бог тебя вернул, – объявил Абатуров. – Теперь нас семь. Святое число, – он перекрестился. – И день сегодня святой – воскресенье. А значит, сегодня днем или ночью будет решающая битва!
Юра предложил отправить Ирину пока что в церковь, потому что та была вся мокрая и могла простудиться.
– Пусть отдохнет, обсохнет и придет в себя, – сказал он.
– Так-то оно так, – Абатуров снял кепку и почесал за ухом, – но тогда нас не семь получается, а шесть. Шесть – дьявольское число. Нельзя, я считаю, Ирину в церковь отпускать. Пусть с нами ходит.
– Если она с нами ходить будет, один фиг, мы ей, как мужчины, делать ничего не разрешим… Поэтому все равно считай, что нас шесть.
– Возражаю, – Абатуров провел по воздуху ребром ладони. – Ирина будет с нами как число, и делать ей что-то – не обязательно.